Зеленский превратил Путина из врага в партнера — Бессмертный

Впечатления от Нормандского саммита неприятны

Впечатления от Нормандского саммита неприятны. Усилиями Зеленского у Путина изменился статус.

Такое мнение озвучил сегодня в колонке “Нового времени” экс-представитель Украины в Трехсторонней контактной группе в Минске, бывший посол Украины в Беларуси Роман Бессмертный.

Если до этого он был врагом, человеком, который давал команду осуществлять аннексию Крыма, сбивать МН-17, приказывал гиркиним и всем другим заходить на Донбасс, то отныне он уже партнер Зеленского по переговорному процессу. «Владимир Владимирович скажет…», «Владимир Владимирович поправит…», «мы с Владимиром Владимировичем расходимся в позициях…». Вы — враги, а позавчера выглядели как люди, которые после долгой разлуки решили сесть и поговорить о проблемах, которые натворил кто-то другой, а не Путин. Тональность этих встреч мне кардинально не понравилась, но я понимаю, что этот партнерское настроение теперь повсюду, и это влияет на сам дух диалога.

И когда мне говорят, что о чем-то договорились, то я спрашиваю — а вы слышали об этом в выступлениях Меркель, Путина, Зеленского и Макрона? Вы слышали, что когда речь идет об обмене пленными, то один говорит «всех на всех», а второй — «всех определенных на всех определенных»? Под последней фразой у Путина моментально выскакивают более 200 пленников, которые находятся в Крыму, а сколько в России мы и не знаем. То есть в этом списке только те, кто еще в июле-августе анонсирован, находятся в подвалах Донецка-Луганска, чьи имена все знают. Кстати, в минском процессе уже больше полугода говорят об этих всех определенных. И это касается буквально всего — вчитываешься в каждую вещь и видишь, как непрофессионализм и непонимание деталей приводит к прямому заблуждению. Я уже не говорю о том, что раз вы молитесь на минские договоренности, и при этом говорите, что «мы требуем взять под контроль границу», то давайте уже определяться — выполняем мы дух и букву этих соглашений, или настаиваем на другой позиции?

Я прекрасно понимаю, что украинскому президенту было трудно. Работа, которая велась Кремлем и с Макроном, и с Меркель, сказывается. Макрон явно подыгрывал, хоть и не присутствовал во время предыдущих раундов и не владеет материалом глубоко. Потому сто словам о том, что СММ ОБСЕ «будет контролировать 24/7, а не 12/7» уже больше шести лет. И все прекрасно знают, что позиции о контроле миссии над всей территорией — не выполнялись, не выполняются и выполняться не будут. Там даже штат не могут набрать — уже дважды увеличивали до более 200 тысяч представителей мониторинговой группы, а сегодня их все равно не более 500.

И если украинская сторона говорит о контроле над всей территорией, в том числе оккупированной, то Россия говорит лишь о контролируемой. Эти и другие недоговорки, недоставленные точечки, неправильно поставленные или вовсе пропущенные запятые привели к тому, что показательное поведение Путина, умноженное на величину его динамика будет выглядеть победой Кремля. И чем мы можем все это компенсировать? Зачитанной фразой о том, что «прежде всего вопросы безопасности», освобождение пленных? Все так, но как это решает в дальнейшем проблему с Донбассом?

С украинской стороны я бы хотел видеть четкую позицию. Мол, вот наша стратегия — понимание судьбы Донбасса, Крыма. Хотя с полуостровом ситуация более чем понятна: о нем вспомнили только в зачитанном выступлении. А на Донбассе все вернулось на свои места — непогрешимость Минских договоренностей и четыре месяца в активе.

Но забудьте об этом времени. Каждый раз после этих встреч следующая планируется не позже чем через полгода. И это задержалось только раз, на границе 2015-2016 года — почему-то никто не вспоминает этих показателей. Впрочем, давайте возьмем тот тайминг и попробуем вписать туда запланированные задачи.

Есть тема — три новых места разведения сил. Мало того, что в выступлении все участники путаются — не различают средства и силы — так ещё и забывают о том факте, что это использовалось не во многих практиках ведения подобных войн и международных конфликтов. К тому же, процесс осуществлялся под контролем ОБСЕ, ООН, и по протоколам: стороны анализировали, насколько разведение влияет на общую ситуацию на линии фронта — минимизирует или увеличивает обстрелы, меняет атмосферу отношений между участниками и тому подобное. Но до сих пор ни один эксперт не дал таких выводов, хотя статистика говорит, что на ситуацию на линии фронта разведение абсолютно никак не повлияло, а во время переговоров на фронте погибает три человека. Таким образом все эти подходы получают приговор: они недееспособны.

Я надеялся, что освобождение пленников, которое было анонсировано еще в августе, будет утверждено в виде определенного перечня лиц. Все готово и не хватает только политической воли, но зато я услышал от одного одно, а от другого — совсем другое. Как теперь это обсуждать в минском процессе: так кого на кого? Деталей нет, и позавчера было очевидно, что Путин играет человеческими судьбами, а Зеленскому за это больно. Как человека я его понимаю, но если тебе за это больно, и ты хочешь об этом договориться, то каждая твоя фраза должна быть изящной и попадать в десятку — только так достигается результат. Иначе получается, что начинаешь про газ, переходишь к войне на Донбассе, все это заворачиваешь в кучу, причем не понимая, что в вопрос газа затягиваешь и вопросы коррупции, о чем спросят в Европе, но притом хочешь решить вопрос освобождения людей. Давайте отделять абсолютно положительные человеческие черты Зеленского как того, кто желает все это решить, и полную некомпетентность его и тех, кто находится рядом.

Институты власти, которые должны заниматься вопросами освобождения, безопасности и технологий — отсутствуют. Хорошо, что под рукой оказался Витренко, который мог профессионально вести разговор о газе. Но такие же люди есть в процессе освобождения военнопленных, разведения сил — были ли они среди тех, кто поехал в Париж? Там же должны были быть те, кто ведет разговор в Минске и владеет материалом.

Мы находимся в процессе, который почему-то замыкается на первых лицах: считается, что они решат все. Бог с ним — пускай так работает Россия. Там царит диктаторская система, завязанная на одном человеке, а мы учимся демократии — у нас каждый институт должен профессионально заниматься своим делом. Некоторые слова должны быть произнесены людьми, которые ведут этот процесс, потому что когда о так называемом «Заключительном Копенгагенском акте» вспоминает Зеленский, то хочется спросить — он хотя бы раз в жизни его читал? Это явно признак того, что надо работать. Не надо ставить встречу как самоцель.

Еще есть неправительственные общественные организации, которые сегодня ведут работу на оккупированной территории, а также на подконтрольной и в серой зоне. Их уровень владения информацией гораздо больше и детальный, чем у государственных институтов. И все — начиная от Верховного комиссара ООН по правам человека и заканчивая ОБСЕ — получают информацию из этих источников, только почему-то украинское правительство из игнорирует. Хотя именно к этим учреждениям можно было апеллировать, выстраивая диалог.

По поводу минских договоренностей, то все будет зависеть от политической воли. Мое мнение: они прекратили свое действие 1 января 2016. И первое, что должен был сказать Зеленский, сев за стол, должно было звучать так: «Уважаемые господа, для меня как новоизбранного президента минские договоренности — ничтожны. Они никем не подписывались и не ратифицировались украинским парламентом. Если вы хотите, чтобы этот документ приобрел юридическую силу, то он должен пройти все требования украинской Конституции. Ведь это вы требуете внесения изменений в Конституцию, а при этом не признаете, что документ, который вы принимаете за документ, ничтожный с точки зрения юридической силы для украинского государства. Более того, он был принят под давлением — то есть в одностороннем порядке имеет право быть невыполненным».

Да, нам надо было ехать со своим документом. Иметь свою стратегию, видение Донбасса, Крыма и взгляд на социально-гуманитарные вещи, связанные с нынешней ситуацией. Это я о программе отселения или других инициативах. Это правда, что часть из них уже озвучивались в Украине. И они до сих пор не скомпонованы в целостный документ.

С Путиным говорить трудно, но для этого на встрече и существуют президент Макрон и канцлер Меркель. Чтобы вести свой проект, с ним надо работать — вместе с партнерами, а также Вашингтоном. А так имеем два типа подхода к организации нормандской встречи. Хотя оба, как по мне, страдают институциональной слабостью и беспомощностью. Надо думать о собственной стратегии, которую предлагать миру — связанную и с Донбассом, и с этим миром. И перестать молиться на священную корову, которой называют минские договоренности: они давным-давно капитулировали перед наглостью Кремля.